Литературная (поэзия и проза)

AlexKM :  Смотрю, Леонидыч сво... Смотрю, Леонидыч свои творения сюда несет. Подкину ка и я. Праздник Сома. Глава 1. Потийская рыбалка. Наверное, мало кому так везло, чтобы любимая бабушка жила на самом берегу ласкового и теплого Черного моря. Каких –то 150 метров вокруг стены рыбзавода, на котором проработали с 30-го года всю свою жизнь и дед, и бабушка, и ты барахтаешься в теплых волнах, валяешься на непривычно – черном Потийском песке. До Старого Риони, с застывшими на вечных якорях древними рыбацкими байдами, вообще рукой подать. 50-100 метров и можешь гулять по илистому мелководью, распугивая стайки гамбузии. До основного места рыбалки – мола морского порта и километра не будет – выходишь на пляж и через пересыпанное штормами бывшее устье Риони – рядышком. А там, либо пристраиваешься на бетонных кубах волнолома и рыбалишь в открытом море, либо уходишь вдоль бетонного причала далеко, почти до маяка, и рыбалишь в гладких водах портовой акватории. Несколько дней на море гремел шторм. На прибрежном мелководье волны далеко от берега ломали свои барашки и сплошной пеной докатывались почти до стен рыбзавода. Конечно, ни купаться, ни ловить рыбу в море в таких условиях было невозможно, а вот в порту – милое дело. Шторм загнал в тихую воду стайки ставридки, смариды, барабули. Шла веселая ловля мелкой рыбешки, но все мало-мальски знающие рыбаки вздыхали, глядя на бушующее море, и ждали, когда шторм стихнет. И тогда, на эту мутную, но богатую кормом и кислородом холодную воду мелководья из глубин ринутся стаи крупной ставриды, скумбрии, камбалы, горбыля, кефали. Глядишь и луфарь, и лаврак, и катран пожалуют. И будет Праздник и поплавочникам, и самодурщикам, и доночникам. И вот шторм стих. Еще днем по причальной стенке наловлены рачки-креветки, на рыбзаводе взята мороженая хамса для резки. Рыбалить еще рано – горбыль и камбала хорошо начнет брать только в сумерках, но мы с отцом уже идем к молу – надо занять удобный куб, чтобы и добраться до него можно было не рискуя, и чтоб не низок был – волнами не заливался, и не высок – не мелочевку идем ловить – хорошего горбыля поднять нелегко. Поэтому и несем с собой сак, которым ловили креветок, может как подсачек сгодится, только рукоятка длинна – добрых метра 4. Идем вдоль стенки завода, переходим уже подсохший перешеек, отделяющий Старый Риони от моря. На глади старицы кучками сидят чайки. На берегу их побеспокоили рыболовы, идущие на мол, а на море пока не посидишь – волны, хотя уже и без барашков, но достаточно высоки. Ветер уже стихает, тишина. Сюда не долетают звуки торгового порта, да и город далеко. И вдруг эту тишину разрывают крики взлетевших чаек, только одна испуганно крича, хлопает крыльями по воде. Вдруг она исчезает с поверхности воды, только круги остаются на воде. И тут из воды появляется хвост огромной рыбины, плюх по воде и все стихает. На мой вопросительный взгляд отец отвечает: «Сом. Хороший. Под полцентнера будет. А твой дед, Саня, здесь и за центнер лавливал, когда Риони по городу протекал, и белуга почти на 50 пудов попадалась, и осетр за сотню килограмм и сазана двухпудового привозил. Он бригадиром рыбаков был». Как – то незаметно пробежали часы рыбалки. Горбыль брался, как простая ставридка, по две-три штуки на донку. Особо крупных не было. Но мне, 12-летнему пацану, было за счастье таскать этих упорных 400-600 граммовых, а то и килограммовых, фиолетовых, с желтой полосой по концам плавников, рыбин. С темнотой по молу пошли пограничники, вежливо, но требовательно выпроваживая рыбаков с мола. Ушли и мы. Черное южное небо с мириадами ярких звезд, огромная, нависшая над горизонтом, луна освещали нам знакомую дорогу. На лунной дорожке, протянувшейся вдоль Старого Риони, были видны круги от плавящейся кефали, всплески каких-то крупных рыб. «Сомы», думал я. Вот и дом. Ласковая, большая рука бабушки гладит по голове. «Умаялся, рыбачок. Садись, поужинай». Полная сковородка жареной картошки, на тарелке гора жареной в сухарях хрустящей хамсы, большая кружка холодного мацони. С удовольствием ужинаю, но мысли все кружатся вокруг увиденного сома, в мечтах я уже ловлю такую рыбину. «А крупные какие, да много!», - восклицает бабушка, глядя на полный большой таз. Отец тоже довольно щурится, моя руки от слизи и прилипшей чешуи. Из комнаты появляется мать. «Миша, тебе винца налить?»- спрашивает она отца. «Да не откажусь, только заводского – местное крепленное». Открывается бутылочка абхазского легкого белого «Псоу». «Мальцу тоже грамм сто плесни. Пусть лучше к хорошим винам приучается». Не выпить с отцом на равных, пусть легкого, кисловатого, как компот, вина – да кто ж откажется? « А Санька молодец! Лихо рыбачил, на равных. А Сергей где ж?». «Да в кино пошел, с Настюхой, внучкой Миколиным», - отвечает бабушка : «Не рыбак он, не в дедов пошел. Ни Семен, ни дед Илья такой бы вечер после шторма ни за что бы не пропустили». «Так дед Илья ж только на Днепре, да на Конке и рыбачил, моря ж не видел никогда», - замечает отец. «Да рыбак был позаядлей, чем Семен. Вы ж, Курносики, от нужды в рыбаки пошли, а мой отец всегда рыбалку любил», - уже с обидой в голосе говорит баба Луша. Отяжелевший от еды, от выпитого легкого вина, иду в комнаты спать. Ложусь, а в глазах стоит исчезающая в воде чайка, хвост огромного сома, точит мысль – такого бы поймать. Глава 2. Ливень. Утро следующего дня встретило ярким солнцем, духотой, отсутствием ветра. Такие высокие с раннего утра облака сгущались, темнели и, наконец, начали падать на землю. Грянул ЛИВЕНЬ. Нет, это был не тот привычный степной ливень, с ветром, косыми струями дождя, прохладой. Это были настоящие тропические потоки воды, вертикально падающие со ставшего таким близким неба. От закрывших весь небосвод туч стало темно, лишь яркие зигзаги молний освещали землю. Гром гремел такой, что дрожали стекла. Баба Луша заполошно бегала по дому, веранде, закрывая двери, окна, форточки, истово что-то шепча и крестясь на бегу. Вода стремительно затапливала двор, неслась к Старому Риони, кружась в настоящих потоках и водоворотах, топя захваченных цыплят. Какая-то предприимчивая квочка забралась со своим выводком на порожек, но потоки воды, падающие с крыши, и тут забили насмерть несколько цыплят. Сердобольная бабушка, несмотря на страх молний, открыла дверь на веранду, и вот весь выводок заходил по некрашеным доскам пола, а несмышленыши цыплята начали клевать отшлифованные до блеска шляпки половых гвоздей. Но как стремительно налетел этот ливень, так и быстро он начал сходить на нет. Незаметно перестали сверкать молнии, греметь гром, все стало просветляться. Тугие струи дождя превратились в пусть крупные, но капли, уже обессилено падающие с неба. Ярко засветило солнце, и во всю ширь небосвода ярко засияла радуга. Душно… Но все равно, не так как до ливня. В воздухе остро пахло озоном, а потянувший морской бриз как-то сразу принес желанную прохладу. Я спустился во двор. Вода стояла еще высоко, почти по икры, но быстро падала, частично уносясь в Риони, частично впитываясь в чернопесчаную марганцовистую почву, частично стремительно испаряясь под жгучими лучами солнца. Ох, и давало мне это солнце в первые дни! Вроде бы и не бледный северянин, ростовский босоногий загорелый мальчишка с выгоревшими добела русыми волосами, а в первый же день сгорал все годы. Зато потом щеголял в Ростове смугло-коричневым тропическим загаром, который, увы, уже к октябрю куда-то девался. Бредя по воде, иду к берегу Риони. По кюветам и водостокам в него вливались настоящие реки, несшие на своих водах всякий дворовой мусор, утонувших цыплят, котят и, даже, утят! И вот, где-то метрах в 20-25 от берега, среди старых рыбацких каек-шаланд, начали появляться водоворотики, в которых скрывались трупики животных. И сразу же вспомнился вчерашний день, чайка, утаскиваемая под воду гигантом-сомом. Да тут их не единицы, десятки, сотни! А вот и родители. Насквозь промокшие, но весело о чем-то разговаривающие, они идут босиком по дороге – видно с утра ходили на рынок, где их и прихватил этот ливень. Вроде бы и не дитё малое, как никак уже 12, через несколько месяцев 13, а радуюсь, что они живы, веселы, идут домой, ливень не принес им беды. Подходим к дому. На порожках, сладко потягиваясь, стоит брат Сергей. Это ж надо, такой ливень проспать! Да и времени уже скоро 11! Наконец то садимся за поздний завтрак, а может ранний обед. Уха, жареные горбыли, сулгуни, тархуни, цицмат, неизменное сухое вино и мацони. Огромный, килограмма на 4 каравай изумительно вкусного белого хлеба тоже стремительно убывает. Сколько лет прошло, но больше нигде я не ел такого огромного, мягкого, душистого каравая. Вроде все булочные государственные, а эта, со своей пекарней, на соседней улице, спокон века держалась греческой семьей и пекари были все мужчины, и продавцы – тоже мужчины, одной единственной женщине доверялось убирать в торговом зале, а в святая-святых, пекарню, женщин и на порог не пускали. После завтрако-обеда спрашиваю: «А как сомов ловят?». Отец ухмыльнулся, пожал плечами. Как-то никто и не видел, чтоб в Старом Риони ловили рыбу, так, иногда, возле городского моста ловили поплавочками на морского червя жирную, пузатую кефаль-чулару - ни на что больше не бралась, избалованная обильным кормом. А морского червя копать было тяжело. Нет на Черном море приливов – отливов, обнажающих дно. Только в углу, возле мола, под набросанными штормами всякими палками, морскими травами можно было с великим трудом накопать десяток- другой этих перламутрово-зелено-красных червей. Только ловить-то на них было тяжело. Вроде и отменная барабуля на них клевала в порту, и кефаль-лобан жаловала, только уж больно нежная для морской зубастой мелочи наживка, только в Старом Риони и половишь. Но выручила баба Луша: «А это, внучок, надо к деду Миколе идти. Он по молодости сомами баловался. В бригаде робить не хотел, а поймает, на базар снесет, продаст, да гульванит пару дней. Сказано, незаможник, голытва». Глава 3. Дед Микола. Дед Микола. Сколько помню, никогда тебя не видел трезвого. Сидит возле дома на скамеечке, подпирая спиной вытертый до глянца каменный фундамент дома. Рядом бутылочка то крепленного «Колхети», то соломенно-золотистой чачи, то мутноватого самогона, а то и «казенки», немудреная закуска – пара крутых яиц, кусочек засохшего сулгуни, пучок зелени. Сидит и смотрит на проходящих на рыбзавод и обратно людей, проезжающие машины, уток, копошащихся на мелководье Старого Риони. Временами тянет себе под нос какую-то украинскую песню. «Здравствуйте, дед Микола!», обращаюсь к нему. Он внимательно смотрит на меня, голоногого мальчишку, посмевшего потревожить его покой, ворваться в какие-то его мысли. Но вот взгляд его выцветших почти белых глаз оживает. «Ты чей же будешь, хлопчик?» «Курносиков, бабы Луши внук». «А, белячок, значит…». От этих слов я аж задохнулся. «Никогда Курносики в белых не были», - чуть не плача отвечаю я. «Не были… И дед, и прадед, да и все предки не знаю с какого колена царскими офицерами-гвардейцами были, а белыми не были?!»- гневно сверкнул глазами дед Микола. И тут же, как- то сникнув, произнес: «А, может, и зря не были… Может всего б этого не было?» - задал мне он загадку. Дед Микола был тоже с Украины, с Князь-Григорьевки. До революции работал на нашем конном заводе, потом батрачил, то у моих предков, то на бабы Лушиного отца. Только если наша семья уехала в Грузию в 30-м году, то дед Микола - в 32-м, от голодомора. А вся его большая семья так и осталась на Украине, только не живая. Все померли. «Ну ладно, хлопчик, что надо то?»- уже заинтересованно спрашивает дед. «Дед Микола, а как сома поймать?» - спрашиваю. Блаженная улыбка растекается по лицу деда, видно, натекли приятные воспоминания о стародавних годах, рыбалках, когда не ватагой набрасываются на попавшую в сети рыбу, а один на один сражался с речными гигантами и видать частенько выходил победителем. Да и его знания-умение наконец – то понадобились! Дед распрямляет плечи, спину и уже не кажется таким маленьким и ссохшимся. « Ты. малец, пока сбегай домой, у отца пару сигарет возьми, какие он там курит. Джебл, БТ? А я пока повспоминаю, как сомов рыбалят-то». Рука деда потянулась к рюмашке, бутылочке. Запыхавшись, возвращаюсь к нему. В зажатом кулаке несколько сигарет с фильтром. Дед Микола с удовольствием втягивает аромат пахучих болгарских сигарет, с наслаждением закуривает. «Значит, так, внучек. (Это ж надо, какой прогресс – то – белячок, а то – внучек). Возьми шнур покрепче, сажень 20-25, это по вашему, нонешнему, метров под 50 будет. Грузило привяжи с полфунта, эт грамм 200 будет. Крюк побольше, да поострее, да покрепче. Раньше такие в порту, в кузне ковали. Сейчас и не знаю, где возьмешь. Курчонка споймай, да на костре опали. На крюк насади, да подальше в Рион плавом заведи. А конец шнура, слышь, к цепи привяжи, на которых каюки-шаланды стоят. А утром иди, проверяй. За ночь то сом на цепи замается, так за шнур хватай и беги-тащи на берег, да не останавливайся, не давай опамянуться-то. А то остановишься, он как опамянется – враз с ног собьёт, да гляди, в Рион-то и утянет. А так, повезет, и на три-четыре пуда вытащишь». Не знаю, смеялся ли дед Микола над моей мечтой, либо вспоминал свою молодость. «Дед, а дед. А если ни шнура, ни такого крюка нет, то как?» Дед довольно ухмыльнулся, видя мою растерянность, со смаком выпил еще рюмашку и говорит. «Да ты тогда возьми лесу покрепче, пару крючков побольше. Лягру поймай, да за задние ноги на два крючка и насади. А грузило скользящее сделай. Зайди по грудь. Грузило спусти так, чтоб лягра поверху плавать могла. Привязывай леску к цепи да иди спать, а по утру мелочевка-лягушатник точно будет сидеть. Ну ладно, беги домой. Чем-то ты на прадеда похож. Боевой моряк был, в минной дивизии служил во Владивостоке в японскую-то. Ну, ладно, беги, беги». И дед Микола опять как-то сжался, ссохся, погрузился в свои воспоминания. Глава 4. Сомята. Прибегаю от деда Миколы домой, лезу в сундучок со снастями. Вот они, намотанные на мотовильца донки-закидушки. Вот на «голубого» - самца смариды, в июне заходящего в Потийский порт, и вместе со своими невзрачными и маленькими рыжеватыми самочками продолжающего здесь свой род. Небольшие 4-5 номера крючки (для мидии, кусочков рыбьего мяса, кусочков креветок), поводочки 0,2. На них же ловят и барабулю, и «шпарицу»- морского карася. Вот горбылевые – крючки 7-8,5, а то и 10 (как раз для резки и целых креветок), да и поводки 0,4. По ранней весне на них ловят «мизгида» - черноморского мерланга, а по поздней осени кефаль-лобана. А вот и солидные – на камбалу, лаврака, катрана. Крючки 14, а то и 16 номера, поводки 0,6, а сама леска никак не менее 0,8. От старости леска пожелтела, помутнела, местами потерлась. Иду к отцу. «Пап, а можно я с этих закидух донок на сома наделаю?». Отец внимательно смотрит на меня, пробует на разрыв старую леску. «Ну что ж, бери. Только смотри, без сома не возращайся», - от улыбки лучистые стрелочки морщин бегут от углов глаз. Про себя считаю. Донок - 3, крючков – 9. Можно пять закидух наделать. А как же грузила. Свинцовые ложки не годятся. Лезу опять в сундучок и на свое счастье на дне нахожу целый рулон листового свинца от кабеля. Вот и будущие грузила. Во дворе нахожу поломанную штакетину – вот и мотовильца еще будут, а в дырки от гвоздей леску протяну. С увлечением пилю, режу, меряю, вяжу крючки, наматываю грузила. «Сань, на море пойдем, искупнемся?» Отрицательно машу головой – не до этого. Донки на Сома делаю! К вечерним сумеркам донки готовы. Под надзором отца, в первый раз же, иду на Старый Риони. Набираю лягушек, не маленьких, но и не больших, телом с куриное яйцо. Постепенно наживляю и заношу в воду закидушки. Мотовильца привязываю к свисающим где со столбов, где с каюков-шаланд цепям. С берега доносится: «Саня, поосторожней, смотри на якорь не напорись!» А вот они и якоря-кошки. Ржавые, но все еще острые лапы-крюки, торчат навстречу. Вот и все пять закидушек расставлены. Идем ужинать и спать. Завтра с рассветом вставать. Всю ночь полуспал, полудремал. Все казалось, что вот, сейчас, подойдет к берегу Сом, не напрягаясь, одним глотком заглотит лягушку, и начнет ходить – буянить на короткой леске и перетрет её о ржавую цепь. От этих мыслей вскакиваю в еще только начинающихся утренних сумерках, намного ранее будильника, бужу отца – пошли донки проверять. Отец не возражает, понимает мое нетерпение. На улице от сырого холода начинает знобить, а может от волнения. Отец накидывает мне на плечи свой пиджак. Сразу становится тепло, а может, я просто успокаиваюсь. Вот и лодки. Захожу в теплую, как парное молоко, воду. Одна закидушка нетронута, вторая, третья… Настроение сразу падает. Но вот на четвертой закидушке леска поднатянута. Отвязываю мотовильце от цепи, выбираю слабину, и, почувствовав движение уставшей рыбы, начинаю побыстрее, как позволяет глубина, выходить на берег. Но вот воды по икры, по щиколотки и я, помятуя наставление деда Миколы, уже бегу на берег. Но ожидаемого сильного сопротивления нет, и я спокойно вытаскиваю на берег уже уставшего килограммового, ну, много полуторакилограммового, соменка. Пятая закидушка приносит еще одного сомика-близнеца. Его я уже почти без волнений вывожу на берег. Донки собраны, рыба положена в сумку, мы с отцом идем домой. Обмываю ноги от ила и заваливаюсь спать, теперь уже спокойно и безмятежно. А когда я проснулся, по кухне-веранде разносился сладковатый запах жаренной сомятины. Ловля этих сомят стала делом будничным. Вечером расставляешь закидушки, а рано утром их снимаешь. От одного до трех сомят от килограмма до двух весом гарантировалось. Не интересно, как в магазин сходить, и никакого почти сопротивления. В порту на удочку и то интересней и непредсказуемей. То ловишь- ловишь ставридку, шпаричек, смаридок, барабулю, а тут и горбылек проскочит – помаешься с ним на тонкой леске, а то и морской ёрш-скорпена возьмет, а то и дракончик растопырит свои ядовитые черные шипы-плавники. 15-12-2006 00:08